Игра. Отгадай отрывок IV

[Kati]

отгадано, это действительно из "Шопоголик на Манхэттене" Софи Кинселла.

Ninon, загадыавайте.

[Ninon]

Загадываю.

Анна* какое-то время сидела на стуле, рассеянно потирая ладонью лицо и глаза. Владимир* не двигался, упорно рассматривая нож для разрезания страниц. Потом он услышал, как она встала и принялась путешествовать по комнате. Такая у нее была привычка. Шаги складывались в некий танец. Владимиру* казалось, что комната замерла в ожидании. Стены, наполнившись сознанием, ловили каждый звук. Потолок дрожал. Пространство взметнулось рыболовной сетью и повисло в воздухе, поддерживаемое невидимыми опорами значительных пунктов. Анна* двигалась неустанно. Касалась зеленого растения, проводила пальцами по оконной раме, наступала на книги, дышала на картины. Владимиру* чудилось — она парит в воздухе, тень ее падает на него сверху. Он терпеливо ждал. Кружась, Анна* подходила к Владимиру*, все ближе и ближе. И вот наконец он почувствовал, как пальцы ее коснулись его волос. Сначала робко, будто крылом птицы, побоявшейся приземлиться. Но потом осмелели и глубоко погрузились в волосы. Сжав его виски в своих ладонях, она запрокинула ему голову. Анна* стояла над ним. За все время визита они впервые глянули друг другу в глаза. Несколько минут всматривались один в другого, но не с нежностью, а с каким-то изумленным, вопрошающим напряжением. «Гм!» — произнесла наконец Анна* и отбросила его голову, как мяч. Потом вновь стала удаляться, но Владимир* успел поймать ее запястье.
Васильев* хорошо понимал, что вера в способность любви пробуждать ответные чувства — это не более чем иллюзия, которой страстно влюбленные тешат себя. Но при этом ему жалко было расставаться с надеждой, что его любовь все же как-то влияет на Анну*. Было ли так на самом деле или только казалось Васильеву*, но в последнее время Анна* как будто начала с большим вниманием относиться к нему; впрочем, это могло оказаться всего лишь состраданием к больному, а не нежностью к мужчине. Владимир* понимал, что сомнение в чувствах Анны* будет мучить его до конца дней. Иногда в нем пробуждалась вера, что ей нравится его упорство в работе, что оно помогает и ей как-то преодолеть внутреннее беспокойство. Всякий раз, когда она по своему обыкновению выражала недовольство его привязанностью к разгадке тайны египетских* иероглифов, он успокаивал себя следующим объяснением: в ее раздражении отражается мое собственное недовольство; значит, она чувствует, что творится у меня в душе, а чувствовать так тонко способны только любящие; но приходили минуты, когда он склонялся к иной мысли — на самом деле раздражают ее не иероглифы, а он сам, и вся эта глубочайшая привязанность к нему не более чем плод его воспаленного воображения.
Васильев* вздохнул и попытался взглянуть на нее, но Анна* отошла к нему за спину и, протянув руку над его плечом, подтащила поближе одну из покрытых иероглифами простыней. Минуту они вместе смотрели на иероглифы.
— О чем здесь говорится, Владимир*? — спросила она.
— Мне бы тоже хотелось знать, — отозвался он. — Может, это какая-то великая поэма.
Анна* всегда задавала этот вопрос, и Владимир* всегда отвечал одинаково, хотя на самом деле глубоко сомневался, что там поэма.
— Больше похоже на перечень сданного в стирку белья, — заметила Анна*.
— Перечень белья не вырезают на боках гигантских каменных львов, — возразил Владимир*.
— Ну тогда это похвала мрачным подвигам какого-нибудь царя, — выдвинула иное предположение Анна*: — «Множество городов разрушил, тысячи врагов обратил в прах». О, как я хочу, чтобы наконец открылось хоть что-нибудь! А вдруг тебя постигнет озарение?
В такие минуты, когда Анна*, стоя сзади, заглядывала ему через плечо, он действительно чувствовал, что озарение возможно. И все же отрицательно покачал головой:
— Это не просто расшифровка кода. Разобравшись в основных элементах, я тут же встану перед новой задачей — построить словарь, а это потребует времени. Я не имею права спешить. Но обо всем этом я говорил тебе сотни раз.
— Ты говоришь, а я не понимаю, — откликнулась Анна*. — Я пытаюсь вслушиваться, но мне становится скучно, до смерти скучно. О, как я ненавижу всю эту пыль! Я ее ненавижу, Владимир*! Объясни, почему я ее ненавижу?
Владимир Васильев* не знал, что сказать. Вместо ответа он со вздохом прижал ее ладонь, лежавшую у него на плече. «Анна*…» — произнес он.
— Смотри, ты опять порезался, когда брился, — перебила его Анна*, потому что знала, какие слова последуют дальше. — У тебя все лицо в крови.
Всякий раз, когда Владимир* готов был произнести нечто важное, она тут же начинала говорить о пустяках; этот маневр она освоила просто блестяще.
— Анна*, я люблю тебя, — сказал Владимир*. Свободной рукой машинально взъерошив ему волосы, Анна* ответила:
— Требую всякий раз после произнесения этой фразы платить мне по рублю*.
Анна*, который и к этим словам давно привык, произнес устало:
— Хватит прятаться у меня за спиной. Я хочу тебя видеть.
Пробравшись между книгами, Анна* обогнула стол.
— Через пять минут я должна идти на фабрику, — жизнерадостным голосом сообщила она.
— Мне не нравится, что ты забегаешь всего на минуту, Анна*, — сказал Владимир*. — Ты не представляешь, как эти мимолетные появления расстраивают меня. Я трачу на ожидание часы, в которые мог бы работать. Ты заглядываешь и тут же исчезаешь. А мне остается лишь чувство бесконечной горечи.
Теперь между ее и его глазами не было никакой преграды. Анна* наконец явила ему всю энергию своего лица, осветившегося вдруг весельем и восторгом. Любовь Владимира Васильева* была единственной роскошью ее жизни.
Она неустанно подталкивала его к признаниям, она снова и снова заставляла его расстилать перед ней драгоценный покров любви, а сама при этом пряталась, предусмотрительно возведя ограду из шуток и смеха.
— Неужели! — вскричала она. — Лицезреть меня, пусть всего полчаса — разве это не ценно? За полчаса столько можно увидеть! Подумай! Вот я чихнула, вот я открыла и закрыла глаза, я села, я встала, я прошлась по комнате, я что-то сказала! Пусть и десять часов ожидания! Разве ты не отдал бы их все только за то, чтобы полчаса видеть меня?
— Отдал бы, конечно, отдал! — с готовностью откликнулся Владимир*. Анна* протянула ему обе руки. Пламя ее улыбки перебежало к нему.
— А десять минут? Разве мало? — вдохновенно продолжила Анна*. — Только подумай, за десять минут столько можно пережить! Дней не хватит, чтобы осмыслить!
— И десять минут бесценны, Анна*! — подтвердил Владимир*.
— А секунда? На секунду согласен? Представь, что видел меня всего секунду, когда я закрывала дверь. Миг — и пропала. Словно щелкнули фотоаппаратом. Стоил бы этот миг десяти часов работы?
Ее улыбка перешла во взгляд, наполненный восторженной нежностью, и этот взгляд пронзил его, как стрела.
— Стоил бы, Анна*! И десяти часов! и сотни! и тысячи!

Имена, название денежной единицы и принадлежности иероглифов изменены.

[doutant]

Нет,  не читала 

[alegro]

И я такого не припомню

[Росинка]

Угу. И я тоже - не читала, совершенно точно.
Вообще мне очень интересно, что это - вроде на ЛР не похоже, но при этом экзальтировано и как-то... не знаю, не могу подобрать правильного слова (слащаво? ) - мне НЕ нравится такой стиль, и от большого количества ТАКОГО текста (

Код:

Подумай! Вот я чихнула, вот я открыла и закрыла глаза, я села, я встала, я прошлась по комнате, я что-то сказала! Пусть и десять часов ожидания! Разве ты не отдал бы их все только за то, чтобы полчаса видеть меня?

  ) - я бы взбесилась, точно.

Подозреваю, что это кто-то из 20 века (на уровне ощущений), женщина (что мужчина такой текст придумать сможет - не верю) и пожалуй англичанка или американка (у французов текст изящнее, ажурнее как-то, у немцев наоборот - попроще и пожестче). Хотя фиг его знает, может из братьев-славян кто отличился (поляки, венгры?)
Все, в остальном я пас.   

Гы. Если бы фразочку

Код:

...[b]отбросила его голову, как мяч[/b]

кто-то использовал в ЛР - его бы заклевали поборники чистоты языка и высокоинтеллектуальной прозы (типа "и вот такую муть читают женщины") - а здесь, интересно, автору досталось за этот оборотец речи? 

[Ninon]

Угу. И я тоже - не читала, совершенно точно.
Вообще мне очень интересно, что это - вроде на ЛР не похоже, но при этом экзальтировано и как-то... не знаю, не могу подобрать правильного слова (слащаво? ) - мне НЕ нравится такой стиль, и от большого количества ТАКОГО текста (

Код:

Подумай! Вот я чихнула, вот я открыла и закрыла глаза, я села, я встала, я прошлась по комнате, я что-то сказала! Пусть и десять часов ожидания! Разве ты не отдал бы их все только за то, чтобы полчаса видеть меня?

  ) - я бы взбесилась, точно.

Подозреваю, что это кто-то из 20 века (на уровне ощущений), женщина (что мужчина такой текст придумать сможет - не верю) и пожалуй англичанка или американка (у французов текст изящнее, ажурнее как-то, у немцев наоборот - попроще и пожестче). Хотя фиг его знает, может из братьев-славян кто отличился (поляки, венгры?)
Все, в остальном я пас.   

Гы. Если бы фразочку

Код:

...[b]отбросила его голову, как мяч[/b]

кто-то использовал в ЛР - его бы заклевали поборники чистоты языка и высокоинтеллектуальной прозы (типа "и вот такую муть читают женщины") - а здесь, интересно, автору досталось за этот оборотец речи? 

Росинка, ты права. Автор отрывка женщина, которая жила в двадцатом веке. Это довольно известная английская писательница, но она писала не ЛР, а классическую прозу. Ее, правда, муж все время критиковал. У нас больше известны другие ее романы. Просто я подумала о том, что, может, по стилю угадаете. Как раз этими оборотами и этой сценой, а еще и тем, что у меня незадолго до этого в жизни был похожий на этот отрывок эпизод, этот роман мне и запомнился.

[Росинка]

Из самых известных английских писательниц XX века мне в голову лезут только Дафна дю Морье и Айрис Мердок. А больше из английских романисток этого периода я сегодня никого не помню.
Ни ту, ни другую я пока не читала, поэтому если это кто-то из них - то пусть другие отгадывают, кто их читал. 


Гм, муж ее критиковал? Ну и правильно, за фразы "отбросила голову как мяч" - надо.  Такие выражения вообще не для моей бурной фантазии, тем более с недосыпу - я прям представила, как она ему голову руками с шеи скручивает и в угол швыряет   Но потом перечитала внимательно и подуспокоилась. 

[doutant]

Однозначно не Дафна Дюморье! У нее совершенно другой стиль.

[Ninon]

Однозначно не Дафна Дюморье! У нее совершенно другой стиль.

Да, это не Дафна дю Морье.  )

[Ninon]

Неужели больше нет никаких идей?

[Ludoedka]

Автора, может, и читала но это произведение -  нет.

[Ninon]

Хотя бы автора четко назовите.

[Ludoedka]

Какая сложная загадка на этот раз.
Ninon, может, приведете еще отрывок этого автора. Из другой, более узнаваемой книги? (лично меня уже разбирает любопытство  )

[Ninon]

Хорошо. Попробую еще загадать. Вот отрывок из другого нежно любимого мной произведения этого автора. Когда-то я хотела в институте даже написать работу об этой книге.

Я должен уехать, думал я, я должен уехать, уехать. Как хорошо, думал я, что Аркадий* ничего не знает об этом. Может быть, думал я, Веронике* и в самом деле будет лучше в Выборге*. Пожалуй, думал я, надо и вправду зайти как-нибудь к Юле*. Здесь, приближаясь к первой кульминации моей книги, я хотел бы сделать остановку, любезный друг, и освежиться еще раз прямой беседой с вами.
Отсюда, из уединения и тишины нашего нынешнего убежища, все события тех нескольких дней между появлением Альберта Малова* и моим разговором с Валерией* на площади Декабристов* кажутся сплошным нагромождением абсурдов. Жизнь, безусловно, сама по себе полна совпадений. Но нам она представляется еще того нелепей, ибо мы смотрим на нее с неуверенностью и страхом. Неуверенность всего более характеризует это животное по имени человек. Она знаменует вообще усредненный порок. Это и алчность, и страх, и зависть, и ненависть. Теперь, избранник и затворник, я могу, по мере того как неуверенность отходит от меня, оценить по-настоящему и мою нынешнюю свободу, и мое прежнее рабство. Блаженны те, кто понимает все это хотя бы настолько, чтобы оказывать пусть минимальное, но сопротивление одуряющей человеческой неуверенности. Вероятно, тот, чья жизнь не есть служение, больше чем на минимальное сопротивление не способен.
Естественная тенденция человеческой души — охрана собственного «я». Каждый, заглянув внутрь себя, может увидеть катаклическую силу этой тенденции, а результаты ее у всех на виду. Мы хотим быть богаче, красивее, умнее, сильнее, любимее и по видимости лучше, чем кто-либо другой. Я говорю «по видимости», ибо средний человек хоть и желает реального богатства, обычно стремится только к видимой добродетели. Он инстинктивно знает, что настоящее добро есть бремя слишком тяжкое и что стремление к нему может затмить обыкновенные желания, которыми жив человек.
Конечно, изредка и на очень краткий миг даже худший из людей может устремиться к добру. Притягательная сила добра знакома каждому художнику. Я пользуюсь здесь словом «добро», как покровом. Что сокрыто под ним, знать хотя нам и дано, однако не может быть названо. Но спасает нас от гибели в хаосе самоубийственного младенческого эгоизма не магнетизм этой тайны, а то, что высокопарно именуется «долгом», а точнее, называется «привычкой». Счастлива та цивилизация, которая с детства приучает людей хотя бы некоторые из естественных проявлений личности считать немыслимыми и недопустимыми. Однако привычка эта, которой при благоприятных условиях может хватить на всю жизнь, оказывается лишь поверхностной там, где начинаются ужасы: на войне, в концентрационном лагере, в заточении семьи и брака.
Эти замечания мне хотелось предпослать анализу моих последних (условно говоря) поступков, который я теперь, любезный друг, разверну перед вами. В том, что касается Валерии*, я руководствовался смешанными и не слишком высокими побуждениями. Поворотным моментом было, я думаю, эмоциональное письмо Валерии*. Какими опасными орудиями бывают письма! Хорошо, что они теперь выходят из моды. К письму возвращаются еще и еще, его толкуют то так, то эдак, оно будит фантазию, родит мечты, оно преследует, оно служит уликой. Я уже много лет не получал ничего, что хотя бы отдаленно заслуживало названия любовного письма. То обстоятельство, что это было именно письмо, а не высказывание viva voce, давало ему надо мной особую абстрактную власть. Мы часто совершаем в жизни важные шаги, оказываясь в условиях обезличенности. Вдруг нам представляется, что мы что-то олицетворяем собой. Это может служить нам источником вдохновения, а может быть и поводом для самооправдания.

Имена и названия достопримечательностей изменены.

[Ninon]

Ответа нет. (((( Заново нужно что-то загадывать?