Мечтательница

dalfa, когда пишешь ответ, в левом нижнем углу должны быть слова "Дополнительные опции". Когда нажимаешь на них, появляется окно "Уведомить меня о новых ответах в этой теме", и если поставить там галочку, ответы должны приходить.

А что до водяниц - так это, ИМХО, общее название, ну, как русалка...   

Соперников жалких моих
Клеймлю я презреньем во взоре:
Я знаю получше других,
Как фауна рыщет по флоре! (с)

Палатка. Винтовка. Ружье.
     Сохатый. Куница. Лисица.
     Природа. Я знаю ее.
     Она меня ждет. И боится.
     
     Трепать языком не люблю.
     Всю жизнь - начеку и на взводе.
     Найду. Догоню. Застрелю.
     И морду повешу при входе.
     
     Соперников жалких моих
     Клеймлю я презреньем во взоре:
     Я знаю получше других,
     Как фауна рыщет по флоре!

Потом Тимодия забрела в глубину неказистых запущенных кварталов. Большая улица с разбитой мостовой и угрюмыми домами в грязных потеках ее напугала. Здесь было много пьяных, разинутые двери трактиров словно собирались кого-нибудь проглотить, грохотали по выбоинам повозки, где-то во дворе сердито лаяла собака.
Девочка бросилась прочь, повернула за угол, но попала на похожую улицу. Тут было еще страшнее, потому что в луже под заляпанной стеной с размашисто намалеванным оберегом «чаша благоденствия» лежала громадная бледная свинья: пойдешь мимо – а вдруг она выскочит и набросится? С опаской на нее оглядываясь, Тимодия направилась в другую сторону.
Окрестности ей не нравились: разбойничьи какие-то кварталы. Но ведь она и сама теперь разбойница, отравительница, негодяйка – значит, ей тут самое место. Тимодия на ходу всхлипнула. Надо быть осторожней, чтобы ее не схватили и не отдали злому полицейскому, и еще надо найти ночлег, только где же его найдешь? Солнце уже опустилось совсем низко к темным крышам, разливая по небу расплавленное золото.
– Девочка-девочка, помоги старенькой добренькой бабушке!
Ее окликнула пожилая дама с большой парусиновой сумкой в разноцветных заплатках. Сгорбленная и невысокая, всего-то на голову выше восьмилетней Тимодии. На ней был старомодный, как на картинках, чепец с кружевными оборками в несколько слоев, и выглядели эти кружева так, точно сплели их пауки – серые и тонкие, рваные вдобавок. Смородиново-черные глаза на веснушчатом морщинистом личике смотрели живо и остро, а нос у нее был мясистый, чересчур длинный, с вислым кончиком, и кто-нибудь вроде Лимилы-Дразнилы, с которой Тимодия вначале подружилась, а потом навсегда поссорилась, непременно начал бы ее обзывать. Ветхие заношенные юбки и кофты – одна одежа выглядывает из-под другой, а поверх всего накинута шаль из таких же паутинных кружев, как на чепце.
И она была такая, такая… Тимодия про нее что-то чувствовала, но не знала, как это можно объяснить словами. В общем, это была очень странная старая дама.
– Какая хорошая славная девочка! Что ты здесь делаешь одна? – поинтересовалась она скрипучим голосом, зорко глянув направо и налево, как будто высматривая взрослых, вместе с которыми полагалось бы находиться Тимодии.
– Я гуляю, сударыня.
– Ты заблудилась?
– Нет, я убе…
Чуть не проболталась, и это была бы, как пишут в книжках, «роковая ошибка». Врать нехорошо, но если сказать «убежала», ее сразу отведут в полицию.
– Да, сударыня, я заблудилась.
– Эхе-хе, надо тебе помочь! – дама, хвала богам, не заметила оговорки. – Сейчас-то мне некогда, купила на рынке куренка для супа и несу варить. Пойдем ночевать ко мне, славно поужинаем… А завтра с утра пораньше я тебя домой отведу.
– Спасибо вам, сударыня, – воспитанно ответила беглянка.
Вот она и нашла, где переночевать. Или не нашла – само нашлось? Завтра утром ей придется обмануть добрую бабушку, сбежать от нее по дороге «домой»… А может быть, та оставит ее у себя, чтобы Тимодия помогала по хозяйству?

Антон Орлов «Ягоды лимчи» (С)

Может, так оно и есть, но мысль о том, что Тимодия могла бы задержаться в обществе тухурвы, мне не нравится.

А для Тимодии там все благополучно закончилось - ее вовремя отобрали у волшебного народца.

Миновав небогатые кварталы с обветшалыми горохово-желтыми домами, полными снежной каши извилистыми улочками и похожими на пустые клетки летними верандами чайных, он вышел к обшарпанной кирпичной ограде, из-за которой доносился людской гомон. За ближайшим входом – точнее, проломом – виднелись торговые ряды, в воздухе плавал дым жаровен. Рынок. Там ему делать нечего.
Вдоль ограды сидели на подстилках закутанные в тряпье попрошайки. Чувствовалось, что они мастера своего дела, и это мешало ему проникнуться их жалким видом – театр ведь, а прохожие нет-нет, да и бросали мелочь.
Тех, кого по-настоящему задавила нужда, здесь не было, профессиональные нищие гоняли чужаков со своей территории. Настоящая голытьба искала пропитание на помойке за рынком. Он забрел туда случайно: поворот – и впереди тупик. Дощатый «мусорный домик», несколько доверху полных замызганных корзин, разбитая телега без колес, россыпь мерзлого подгнившего лука.
В отбросах рылось трое изможденных оборванцев, им досаждала стайка мальчишек в красных и зеленых курточках. Эта шантрапа кривлялась, толкалась, кидалась луковицами и снежками, один выхватил из-под носа у тощего парня с забинтованной шеей хлебную корку, отскочил в сторону и начал приплясывать, дразня находкой, другой совал своим жертвам в лицо дохлую крысу и глумливо приговаривал: «А хочешь похлебку из крыски? Вку-у-усная крыска! А не дам тебе крыску!»
В следующий момент он разглядел, что никакие это не дети, а взрослые карлики, на редкость уродливые. А еще через пару секунд до него дошло, что они вовсе не люди.
Их длинные вислые носы напоминали сизые баклажаны, а непропорционально крупные головы покрывала вместо волос черная щетина, жесткая и колючая – она переходила на загривки, придавая коротышкам зловещее сходство с гиенами. Кроме щегольских курточек на них были потрепанные штаны и тяжелые деревянные башмаки, у одного поблескивала в ухе золотая серьга в виде массивного кольца.
Гнупи. Пакостливый ночной народец, обитающий бок о бок с людьми. Ему кто-то о них рассказывал, и запомнилось, что они выбираются колобродить в темное время суток, а дневной свет слепит им глаза, вынуждая отсиживаться в подполье. Впрочем, этой шайке дневной свет вроде бы не мешал.
– Эге, а парень-то нас видит! – скрипуче заметил один из черноголовых коротышек. – Ишь как вылупился!
– Да враки, не может он нас увидеть, – возразил другой. – Чары господина от кого хошь нас прикроют, и от магов, и от самого Дирвена-задирвена…
Гнупи начали хихикать, словно вспомнили что-то веселое. Один из них с ужимками подобрался к доходяге в изъеденной молью шубе с располосованными полами и сунул за шиворот луковицу. Похоже, злосчастные жертвы своих мучителей не видели, хотя и слышали их голоса.
– Я вас вижу. Какого черта вы к ним привязались?
Теперь в его сторону повернулись все – и гнупи, и люди. Первые ухмылялись с нагловатым вызовом: мол, видеть-то видишь, но что ты сможешь нам сделать? Зато оборванцы уставились на неожиданного заступника с оторопью, от которой один шаг до паники. С таким выражением, словно глазам своим не могли поверить. Их исхудалые бледновато-смуглые лица побледнели еще сильнее, до смертельного воскового оттенка. Тот, который пытался нашарить у себя под отрепьем запихнутую за ворот луковицу, оставил это занятие и что-то шепнул собрату по несчастью.
Быстрый нервозный обмен репликами вполголоса, на незнакомом языке. Он ощутил их нарастающий ужас – словно взбурлила какая-то тошнотворная муть с кровянистой примесью.
Они обо мне что-то знают. Спросить?..
Не то, чтобы ему очень хотелось разговора с этими битыми жизнью ребятами – судя по реакции, те знали его не с лучшей стороны – но это шанс хоть что-нибудь о себе выяснить. Хотя бы имя, и на том спасибо.
– Послушайте, я мог бы угостить вас обедом в трактире…
Оборванцы начали пятиться, глядя на него со смесью страха, ожесточенного отчаяния и непонятной горечи.
Что я им сделал?..
– Парень, иди, куда шел, – процедил гнупи с золотой серьгой. – Так и быть, отпускаем тебя подобру-поздорову. А иначе пеняй на себя…
Вожак этой шайки. Его мутновато-зеленые, как болотные лужицы, глаза смотрели оценивающе, с деловой прохладцей, словно их обладатель прикидывал, какой бы подлый приемчик пустить в ход. Длинный тонкогубый рот растянулся в хищной улыбке, которая выглядела опасней, чем угрожающие гримасы других гнупи. Он смахивал на уличного бандита из тех, с кем лучше не связываться.
– Оставьте их в покое.
– А если не оставим? – еще шире ухмыльнулся обладатель серьги.
Не сказать, чтобы человеку было совсем не страшно – их семеро, и притом это волшебный народец – но идти на попятную он не собирался.
– Убирайтесь отсюда.
– Это не твоя помойка, и не тебе тут распоряжаться, – вожак сощурил наглые болотные глаза. – Или ты пришел сюда прибарахлиться? Кружавчиков найти себе на манжеты, если кто-то из богачей выкинул ненужные, или там ботинки, из которых можно выдрать еще годные стельки? Так и быть, можешь тут порыться, мы тебе разрешаем. За это будешь нам должен. Не стесняйся! – издевательски-радушный приглашающий жест в сторону облезлого «мусорного домика». – Бережливый человек сперва заглянет сюда, а потом уже пойдет по лавкам за обновками.
Гнупи злорадно захихикали. Их недавние жертвы пробирались вдоль стеночки к выходу из тупика.
– Гляньте, удирают под шумок! Ладно, парень, нам тоже пора, теперь вся помойка твоя. Может, и найдешь чего на свой вкус… Не будь невежей, скажи спасибо!
– Стойте! – он заступил дорогу ораве черноголового народца. – Я сказал, хватит их изводить.
Нож он вынул стремительным отработанно-небрежным движением, это получилось само собой. Возможно, он и впрямь наемный убийца или кто-нибудь еще в этом роде? Но сейчас он не собирался никого убивать, просто ему нужен был весомый аргумент, чтобы гнупи не кинулись вдогонку за улепетывающими жертвами.
Не учел он только одного: дохлой крысы как метательного снаряда. Мелковатый по сравнению с остальными гнупи перед этим раскручивал ее за хвост, будто бы забавляясь – и, как выяснилось мгновение спустя, неспроста раскручивал.
Удар в лицо. Он успел чуть-чуть отклониться, так что прилетело не в полную силу, но этого хватило, чтобы на секунду-другую окунуться в зыбкую темноту. Из носа потекла кровь. Хорошо, если хрящ не треснул. После этого он вспомнил, что в таких случаях полагается делать – или, скорее уж, попросту рефлексы проснулись – и выставил щит между собой и противниками, заодно перекрыв выход из тупика.
– Он магичит! – раздался обиженный возглас. – Полундра, это маг-ведьмак, в зеркале свиной пятак!
– Понятное дело, кто же еще, раз он нас увидел, – презрительно фыркнул вожак в алой курточке. – Только где ему с нами тягаться… Парень, тебе когда в последний раз задавали взбучку?
Он бросил быстрый взгляд через плечо: оборванцы удирали по безлюдному проулку со всей скоростью, на какую были способны. Двое ковыляли довольно шустро, хотя и спотыкались, третий был совсем плох и еле поспевал за товарищами. Гнупи в два счета их догонят. Надо задержать зловредных коротышек, тогда у этих бедняг будет шанс затеряться в толпе на рынке.
– А тебе? – сощурился «маг-ведьмак».
Такое впечатление, что ввязываться в уличную драку не на равных ему не впервой. Где-то и когда-то его даже грозили выгнать с работы, если он еще раз… И, кажется, в конце концов выгнали – но не за это, а за что-то другое. Впечатление мелькнуло и пропало. Впрочем, он не мог бы сказать с уверенностью, что это ему не приснилось. Да и не до того сейчас.
Его щит как будто расслоился на бесполезные колышущиеся полосы. Он отпрянул вбок, чтобы увернуться от невидимой дряни, по ощущениям похожей на рой иголок… И тут же шарахнулся в другую сторону – рой, промчавшись мимо, изменил направление и опять устремился в атаку. Успел встретить ее стремительно выброшенным новым щитом: «иголки» увязли в нем, словно мухи в желе.
– Почему заклятье господина его не берет? – негодующе выпалил кто-то из гнупи.
– Щас возьмет, – пообещал вожак. – Как раз на такой случай у нас есть гостинец!
Незримое желе затряслось, да так, что человеку передалась эта мерзкая неритмичная дрожь, расшатывающая зубы и проникающая в каждую клеточку. Он больше не мог контролировать свой собственный щит. Гнупи с золотым кольцом в ухе довольно осклабился.
Он попятился, рассчитывая выйти из зоны поражения – при условии, что она невелика, и пресловутое «заклятье господина» не потянется за ним, как приклеенное. Под каблуком противно хрустнула крысиная тушка.
– Эй, не раздави ее! – всполошился меткий гнупи в темно-зеленой, как еловая хвоя, курточке. – Не топчи еду! Отдай мою крыску!
Все-таки удалось погасить эту дрожь, для чего сначала пришлось войти с ней в резонанс, чтобы после, подчинив ее своей воле, свести на нет. Довольно мучительный способ. Нервы, мышцы, зубы – все ныло, и фуфайка под свитером промокла насквозь.
– Смотри-ка, выдержал… – нарочито удивился главный пакостник с серьгой, меряя его нехорошим задумчивым взглядом. – Только у нас припасено еще кое-что… Проси пощады, смертный, а для начала верни Шнырю его собственность, на которую ты наступил!
– Вот эту, что ли, собственность? – преодолев брезгливость, он поднял за хвост серое тельце со скрюченными розоватыми лапками.
– Эту, эту! – Шнырь аж подпрыгнул. – Давай сюда!
– С извинениями верни, – ухмыльнулся вожак.
Гнупи зашушукались и осклабились, предвкушая потеху: противник выглядел полностью выжатым.
– Ага, сейчас.
В чем он нуждался, так это в отвлекающем маневре, и оппоненты сами предоставили такую возможность.
Он повторил маневр Шныря, раскрутив «еду» за хвост – гнупи, судя по сосредоточенно-азартному выражению носатых физиономий, приготовились ее ловить – но крыса полетела не в них, а на крышу ближайшего сарая. Глухой удар о доски. Сверху посыпался снежок.
– Ты что сделал? – взвизгнул Шнырь. – Ты нарочно, да?! Отдавай крыску, рыжий ворюга!
– Ты еще не знаешь, с кем связался, смертный!
– Вот теперь и лезь за ней, раз закинул, а не то мы тебе покажем, где крухутаки зимуют!
– Ты об этом еще пожалеешь!
– Мы про тебя нашему господину расскажем, нашего господина все боятся!
– Так вы эту дохлятину несли господину на обед? – поинтересовался он, выгадывая время.
– Думай, что говоришь, смертный, наш господин крыс не ест. У него это самое… как оно называется… изысканный вкус. Но тебя он все равно не помилует, потому что ты причинил нам обиду и помешал вершиться справедливости, – гнупи с золотой серьгой ронял фразы пренебрежительно и веско, словно истинный король темных подворотен. – Доставай крыску, если не хочешь усугубить свою вину!
– Если тебе слабо притянуть ее колдовством, поставь корзины с мусором одну на другую, да заберись повыше, – подхватил другой, у которого пуговицы на грязноватой темно-красной курточке были сделаны в виде матерчатых шариков того же цвета.
– Поздно. Пропала ваша крыска.
Пока они препирались, на крышу спикировала ворона, ухватила мертвое серое тельце и с натугой взмыла в небо.
– Так нечестно! – завопил Шнырь. – Она моя! Ворюга-подлюга!
Гнупи возмущенно загалдели и давай швырять в обидчика гнилым луком. Он выставил щит и начал отступать по закоулку меж двух глухих заборов, благо измордованных оборванцев уже след простыл. Хорошо, если тем хватило ума скрыться в толпе… А с другой стороны, стоило бы разыскать их, чтобы задать пару вопросов.
Пришлось дважды обновлять щит – гнупи не на шутку разозлились и применяли какое-то каверзное волшебство, которое рвало его защиту в клочья. При этом он не мог достать их своими импульсами. Черноголовый народец еще и дразнился:
– Ой, мы уже боимся! Ну-ка, попробуй еще раз!
– Вот умора, он лупит магией, как дубиной! Эй, неумеха, а заклятья плести тебя никогда не учили?
 – Ну, попади в меня, попади! Смотри-ка, опять промазал! Это тебе не крыску сворованную повыше закинуть!
– Эй, парень, зачем тебе магия? Ты лучше настоящую дубину возьми, и то выйдет больше толку!
– Беги, беги, мы все равно тебя найдем!
– Горькими слезами поплатишься за крыску! Наш господин тебя самого в крысу превратит!
За стеной с набившимся в щели кирпичной кладки снегом разноголосо шумел рынок. Он забрался туда через первый попавшийся пролом. Гнупи отстали. Впрочем, не то чтобы совсем отстали – кто-то из них продолжал следить за ним издали.

Антон Орлов (С)

Он уже отправил в столицу мыслевесть о том, что задание выполнено, когда в довершение выяснилось, что добрую часть горожан мучают ночные кошмары.
В этом не было ничего удивительного. Выражаясь канцелярским языком, «проведенный осмотр показал, что состояние обережного орнамента на внешних стенах многих жилых домов нельзя назвать удовлетворительным». Опять же амулеты, защищающие от снаян, с наступлением зимы подорожали – срок действия у них ограничен, а заклинают их при свете солнца: в течение трех дней такой артефакт должен впитывать силу светила, прогоняющего дурные сны, иначе толку не будет. Погода в этой местности еще с месяца Охоты Анвахо стояла пасмурная. Снаянам раздолье. До какой степени скверно обстоят дела, Суно понял, когда ни одна из них не явилась на зов.
Такое может произойти в двух случаях: если манящие чары недостаточно сильны либо если снаяна так глубоко внедрилась в людские сны, что теперь она полностью находится там и держится за свое зыбкое королевство мертвой хваткой, словно у нее сотня крючочков и тысяча присосок. Чтобы совершить экзорцизм, необходимо встретиться с ней лицом к лицу, а для этого нужно, чтобы на тот момент все ее жертвы бодрствовали, тогда ей негде будет спрятаться. Этот вариант хорош для деревни или уединенного поместья, но не для города с двенадцатитысячным населением. Другой способ – отыскать хищницу в ее родной стихии, и при таком раскладе еще неизвестно, чья возьмет.
Обменявшись мыслевестями с коллегами, Суно через свою волшебную кладовку – зачарованную комнату, из которой он, где бы ни был, мог извлечь любой предмет – получил все, что требовалось для ворожбы. Стать его «провожатым» согласился один из пострадавших сновидцев, простуженный, осунувшийся, нездорово бледный молодой человек: тот, чью жизненную энергию высасывает снаяна, постепенно чахнет, и его одолевает всякая телесная хворь.
Они выпили из одной чаши приготовленное Орвехтом зелье и улеглись рядом на кровать, вытащенную на середину гостиничного номера. Вокруг на дощатом полу были начертаны лиловым мелком необходимые символы и насыпаны измельченные сухие травы. Перед обрядом Суно заставил прислугу заклеить все щели, чтобы ингредиенты не сдувало сквозняком.
«Провожатый» неважно себя чувствовал, временами начинал кашлять, после чего шепотом извинялся перед почтенным магом. Потом его пробило на сдавленное хихиканье. Смутившись, пояснил: конфузно ему в кровати с мужчиной.
«Да спи ты, наконец, бестолочь! – с досадой подумал Орвехт. – Я, знаешь ли, тоже лежу здесь не для собственного удовольствия и предпочел бы вместо твоей болезной рожи хорошенькую жену мэра или, еще лучше, мою Зинту».
Сдержался, не сказал вслух. Не из деликатности – из расчета, чтобы не растревожить добровольного помощника еще пуще. Жаль, нельзя усыпить его с помощью магии, снаяна почует. Посоветовал флегматичным тоном:
– Попробуйте считать падающие яблоки. Говорят, помогает.
Прошло с полчаса, и «провожатого», хвала богам, одолела дрема. Суно скользнул в туманный омут сновидений следом за ним.
Ничего оригинального: тусклая улица под условно дневным бесцветным небом, дома по большей части довольно невнятные, без деталей, хотя местами кое-что выделяется – приземистая почта с четырьмя колоннами и безвкусной помпезной лепниной, желтое пятно вывески «Чай по старинке». Наяву почта и чайная находятся в разных кварталах.
Упрощенная копия реальной Уженды, скучная, безлюдная, в серых и бурых тонах. Это был сон «провожатого», в нем господствовал даже не страх – скорее, смутное предстраховое состояние, готовящее к тому, что все неминуемо обернется очень плохо, если не прямо сию минуту, то через неопределенное время, и этого никак не избежать, потому что кроме этого ничего больше нет. Верный признаков того, что к тебе прицепилась снаяна. Или кто-нибудь еще, кто питается чужой силой через сны.
 «Провожатый» может до утра блуждать по своему унылому городу. Он забыл, где он и кто он, и не понимает, что спит. На разумные реакции он сейчас не способен. Обычное состояние для заурядного неподготовленного сновидца – если б дело обстояло иначе, он не стал бы жертвой снаяны. Свою задачу парень выполнил: привел Орвехта в ту область, откуда можно взять след, дальше его содействие не требуется.
Суно был экзорцистом и дознавателем, в придачу весьма неплохим боевым магом, на сновидениях он не специализировался, но обладал в этой области достаточными для своей работы познаниями. Сейчас любопытные детали и не проясненные теоретические вопросы побоку, главное – добраться до хищницы.
Приглушенный, вкрадчивый, исподволь выматывающий душу страх. У него есть источник. Определив направление, Орвехт двинулся в ту сторону через чужие сны. Прогулки такого рода выпадали ему нечасто и требовали обстоятельной подготовки: зелье сложного состава, предварительные заклинания, круг из волшебных символов, который надлежало рисовать зачарованным лиловым мелом, насыпанные вокруг ложа волшебные травы.
Иным магам вспомогательные средства для этого не нужны, но их раз, два и обчелся. Пожалуй, к лучшему, что Орвехт не из их числа, ибо все они прослыли до некоторой степени невменяемыми. Возможно, причина в том, что для них нет принципиальной разницы между сном и явью?
…Темноватая закопченная кухня, стены сплошь увешаны полками, на которых громоздятся облезлые кастрюли и стопки грязных тарелок. Кое-где вперемежку с посудой втиснуты куклы. Сидят и смотрят. Самые обыкновенные куклы в платьицах с кружевами и фартучках, но от их присутствия делается не по себе, и с мышиной настойчивостью скребется мысль «что-то здесь неладно».
Того, кому эта кухня снилась, Орвехт толком не разглядел. Некто почти прозрачный, парализованный безысходностью, оцепенел посреди помещения, и маг, поравнявшись, слегка толкнул его в плечо. Или ее. Не важно. Главное, что после этого кухня исчезла, и обладатель сего безобразия с несказанным облегчением понял, что лежит в своей постели.
…Улица, на которой могут избить. Невзрачные двухэтажные дома, водянисто-серое небо. Предчувствие скверной развязки заполняет окружающее пространство, словно туман или расплывшийся дым. Из-за углов нет-нет, да и выглядывают какие-то люди: высунутся – и тут же спрячутся, и в мутных окошках порой мелькают чьи-то лица. Их много, но они неуловимы. Зато ковыляющий с тростью грузный немолодой господин как на ладони, и спешить из последних сил бесполезно – ноги словно вязнут в трясине. Он обречен, ему от них не уйти.
– И охота вам, почтенный, тратить полуденный отдых на такую дрянь? – нагнав его, обронил маг. – Лучше просыпайтесь да выпейте рюмочку красного вина.
– А?.. – господин растеряно моргнул. – Мне можно проснуться?..
И исчез. Вместе с улицей.
…Коляска с откинутым верхом катит по неширокой мостовой. По обе стороны от булыжной полосы – свинцовая водная хлябь, охваченная не сильным, но угрожающим волнением. Дорога уходит через это пустое зыбкое пространство к горизонту, который теряется в кисее тумана. Запряженная в экипаж лошадь выглядит так, словно ее частично стерли ластиком: схематичный круп с хвостом, а больше ничего нет.
Пассажирка молода и недурна собой, хотя в той жизни, которая наяву, ей, возможно, за семьдесят. Одета по давней моде: пышные гофрированные воротники-офеймы, названные так за свое сходство с одноименными тропическими цветами, сейчас увидишь только на картинах художников, стяжавших славу еще до того, как Суно Орвехт появился на свет. Ей страшно, и этот страх так же огромен, как раскинувшаяся вокруг водная ширь.
Тому, что рядом с ней на сидении возник, откуда ни возьмись, еще один пассажир, она ничуть не удивилась. Кто же станет удивляться во сне? Спящий знает, что произойти может все что угодно, и принимает это как должное.
– Сударыня, почему бы вам отсюда не выпрыгнуть? – осведомился Орвехт. – Полагаю, тогда сразу проснетесь.
– Вы так думаете?
Испуганные светло-серые глаза. Лицо как будто нарисовано на белом шелке.
– Я в этом уверен. Вы попробуйте.
Она привстала, оперлась затянутой в перчатку тонкой рукой о лакированную дверцу и, бросив на него еще один взгляд, легко перемахнула через край. И вот уже нет ни старомодно элегантной женщины, ни экипажа, ни водяной бездны.
…Речной берег под нависающим туманным пологом завален кучами прошлогодней листвы. Деревья не видны, но подразумеваются – обычный для сновидений фокус. Скверное место: под раскисшей побурелой листвой прячутся топляны. Они похожи на лошадей, но покрыты зеленой чешуей, вместо грив и хвостов у них водоросли, а вытянутую морду топляна можно принять за осклизлую черную корягу с торчащими сучьями. На нескольких расчищенных участках нарисованы на сыром песке их изображения, словно бы карандашом, со штриховкой, что в реальности было бы невозможно. Картинки точь-в-точь такие, как в академическом издании «Большой энциклопедии волшебного народца».
Суно хмыкнул: по крайней мере, ясно, где очередной сновидец разжился своим кошмаром.
На виду только предупреждающие об опасности рисунки, самих топлянов не видно, но они тут есть: зарылись в темную массу, затаились, в любой момент могут выскочить с трубным ревом и растерзать того, кто забрел на их лежбище. Предчувствие ужасной развязки растворено в тумане, оседает холодными капельками на коже, шуршит под ногами вместе с гниющей листвой. Хочется закричать, но воздух до того душный и вязкий, что крик глохнет еще в горле. Когда тебя начнут рвать в кровавые клочья, никто не услышит.
– Молодой человек, – обратился Суно к нескладному встрепанному существу, которое, очевидно, было первопричиной этого ужаса. – Ваше сновидение грешит против научных фактов: топляны подстерегают добычу в воде, а если выходят на берег, то не закапываются в подножный мусор. Просыпайтесь-ка да освежите в памяти то, что вы о них читали.
Не сработало. Парень влип, как муха в паутину. Мимоходом его из этого сна не вышвырнешь. Возможно, Орвехт сумел бы в конце концов его разбудить, но не стал тратить время и силы на пустую благотворительность: он пришел сюда не за этим.
Чем дальше, тем хуже. Чехарда картинок – тягостных, нелепых, отвратительных, манящих, бессмысленных, многозначительных… Объединял их вытесняющий все остальные эмоции страх, который по мере приближения к цели усиливался, словно запах или концентрация ядовитого дыма.
Суно защищали заклинания, начертанные на полу вокруг кровати, и особая смесь магических трав, насыпанных поверх этих символов. То и другое берегло его жизненную энергию, отделяло свое от чужого, препятствовало наведению чар и помогало оставаться вне игры. Если снаяна втянет тебя в игру – ты пропал. Опомниться не успеешь, как начнешь искать топлянов под кучками прошлогодней листвы, цепенея от ужаса: а вдруг они и впрямь там найдутся?
Важное правило: не умаляя ни опасности, ни значения того, что происходит в таком сне, в то же время принять априори, что все это не всерьез, чепуха несусветная, и непоколебимо на том стоять. Ты наблюдаешь за сотканными снаяной наваждениями со стороны, ты в это не играешь.
…Чья-то спальня. Возможно, точь-в-точь такая, как в жизни, не имеет значения. Большое окно в каменной стене – без переплета, но при этом застекленное, обычная для сновидения вольность. В вершину стрельчатой арки вмонтирован оберег, испускающий слабое прерывистое мерцание. Наяву такие артефакты не светятся, но здесь – другое дело. Надо понимать, оберег у сновидца просроченный.
Старая каменная кладка местами расплывается серым туманом, не так уж она и надежна, а за окном господствует текучий цветной хаос. Небо слоистое: все оттенки синего, сумеречно-белый, немного фиолетового, розового, желтого, и чем дольше смотришь на эту взбаламученную грозовую круговерть, тем отчетливее понимаешь, что деваться некуда.
Суно отметил это чувство обреченности, уничтожающее остатки воли, как верный признак того, что снаяна близко. Эмоция принадлежала хозяину сна – вот он стоит, неспособный сопротивляться надвигающейся оттуда жути, как будто прирос к полу – однако пришлый маг ощущал ее так же явственно, как видел образы, из которых соткался чужой кошмар. Правда, в его восприятии присутствовала изрядная доля отстраненности: «страшно, но не мне».
В глубине разноцветного небесного водоворота, там, где сиреневое с кровавой примесью пятно граничило с разлившимся облачным молоком и бледной лазурью, появилась точка, через секунду увеличившаяся до размеров просяного зернышка, и за ней что-то тянулось, как нитка за иголкой. Еще мгновение, и Орвехт смог ее рассмотреть.
Снаяна была безупречно прекрасна. Как будто искусный ваятель вылепил ее из тронутого синевой вечернего снега: чеканно-совершенные черты лица, изящные ключицы, большие налитые груди, стройный стан, гармонично округлые бедра… А дальше – ничего антропоморфного, ниже бедер соблазнительное женское тело переходило в чудовищный хвост. Впрочем, последний напоминал не столько огромную змею, сколько скрученный из облаков жгут или смерч, и конца ему не было видно – он плыл по воздуху следом за снаяной, извивался, теряясь в недрах тревожного разноцветного неба.
Ее волосы цвета сгустившихся сумерек колыхались вокруг алебастрового лица, словно у русалки под водой, а глаза были белые, как у статуи, без зрачков и без радужки, тем не менее она смотрела прямо на мага. Подлетев к оконному проему, она надавила на стекло раскрытой ладонью. Оберег наверху суматошно, словно в панике, замигал.
Плохи дела. Судя по размерам «хвоста», который уходил в  бесконечность, эта жадная до человеческого страха тварь проникла в сны великого множества горожан, тянет у них жизненную силу, и все ей мало.
Орвехт ударил заранее приготовленным мощным заклятьем. Снаяна отшатнулась, по толстому облачному хвосту прокатилось содрогание. Она рванулась назад, но как будто прилипла, заклятье не позволяло ей ретироваться. Впрочем, для мага это еще не означало победы. Это все равно, что тебе на крючок попалась рыба размером с быка и такая же по весу, которая запросто может выдернуть тебя из лодки и утащить на дно.
Состязание «чья перетянет» заняло то ли секунды, показавшиеся Орвехту целым часом, то ли час, раздробившийся на сумасшедшие мгновения, осколки брызнувшего вдребезги оконного стекла, пляшущие цветные пятна, вспышки издыхающего оберега, облачные клочья и хлещущие по лицу снежно-синие волосы, жгучие, как стрекательные клетки ядовитой медузы.
Кончилось тем, что маг и его противница вывалились из сна в гостиничный номер с кроватью, вспомогательным меловым кругом и пасмурным окном в заиндевелом переплете. В мире яви снаяна выглядела, как сотканное из зыбкого тумана подобие женщины – ничего угрожающего, дуновением сквозняка унесет, и никакого хвоста-смерча.
Когда Орвехт пустил в ход заклинание экзорцизма, она исчезла, меланхолично вздохнув напоследок. Убить снаяну крайне трудно, лучше не пытаться – затея не то чтобы опасная, но неблагодарная: десять потов сойдет, а результат сомнительный. Зато ее можно изгнать в Хиалу. Впрочем, проблуждав там какое-то время, она все равно просочится через сны обратно в мир людей.
В Уженде обитало еще несколько снаян, но те были не так сильны, как первая. Выдворив их из города, Суно отбыл восвояси, больше всего радуясь возможности отоспаться в поезде.

Антон Орлов «Наемник»(С)

Я уже пришла в себя после 48-часового рабочего дня (это совершенно не шутка и не фигура речи, это у меня такой марафон получился, и теперь я знаю, что "Эффект" - лучший энергетик, но лучше не надо...)

А Лидия ему будет говорить: я с тобой не разговариваю. Совсем. Абсолютно. И вообще у меня голова болит.

Лидия - это еще ничего, но есть еще Сандра, которая даже Сами-знаете-кого конкретно уроет 

А что касается... Ну, Сандра уроет, конечно, но она же ему никто))) А если в интимной обстановке появляется Лидия, значит, сами-знаете-кто натворил дел 

А насчет Сандры и Лидии - вообще-то, да 

Про амуши
(Отрывок из 4-й главы «Крысиного Вора»)

Существо, которое принесло им кофе, вызвало у Хантре неясную настороженность. С головы до пят закутано в светло-голубые шелка, лицо закрыто непрозрачной вуалью, свисают длинные рукава. Серебряный кофейник с рельефными стрекозами оно держало прямо сквозь ткань, под которой угадывались длинные тонкие пальцы, но управлялось с ним чрезвычайно ловко. Хрупкая женщина или худущий подросток с нарочито расхлябанной пластикой балаганного акробата.
Это непонятное создание так и вилось вокруг стола, как будто исполняло клоунский танец, развлекая обедающих господ, и между делом наливало кофе, убирало пустые тарелки, а потом уселось в углу прямо на пол, обхватив обрисовавшиеся под полупрозрачным шелком острые коленки.
– Венша, пойдем с нами, – окликнул Тейзург, когда они поднялись из-за стола. – Хантре, познакомься это очаровательная Венша, самая искушенная и изысканная из моих придворных дам. Остальные, между нами говоря, по сравнению с ней натуральная деревенщина, как оно ни грустно – даже те, кто может похвастать знатным происхождением. Мне еще предстоит вылепить из этой публики настоящее светское общество… Зато Венша – утонченная придворная интриганка высшей пробы. Раньше она служила при другом дворе, но имела несчастье рассердить свою госпожу, и когда та в четвертый раз отправила Веншу ко мне с поручением – в расчете, что я наконец-то прикончу посланницу – у этой умницы хватило смелости отдаться под мое покровительство. Сейчас она у меня на службе.
Искушенная Венша хихикнула под своими тонкими, но непроницаемыми шелками и отвесила шутовской поклон. Хантре в замешательстве кивнул в ответ.
На террасе стражники отсалютовали князю Ляраны алебардами, которые выглядели чересчур громоздкими и зеркально сияли. Впрочем, кроме этого церемониального реквизита у бравых смуглых ребят были мечи и кинжалы, да еще боевые амулеты в придачу.
Вовсю пекло. Похоже, он и раньше жил в теплых краях, так что ощущение солнечного зноя было смутно привычным. К тому же во дворце есть водопровод – на кухне, в уборных и в купальне, после прогулки можно будет принять ванну.
Лярана представляла собой скопление недостроенных домов, маленьких кособоких лачуг и видавших виды шатров. Дымились жаровни, вразнобой играли музыканты, кто на струнном инструменте, кто на барабане. На ближайшей площади люди танцевали хороводом вокруг приземистой каменной будки, энергично топая и поднимая пыль, а стоявшие кольцом зрители ритмично хлопали в ладоши. Город избежал опасности и собирался жить дальше – расти ввысь и вширь, заманивать новых обитателей, обзаводиться своими особенными местечками, сплетнями, легендами, тайнами.
– Это будет большой город, – негромко произнес Хантре, пытаясь сформулировать слабое предчувствие, похожее на пробежавшую по воде рябь. – Больше, чем ты сейчас думаешь.
– О, даже так? Значит, со злачными местами… Пошлости я не потерплю – если какой-нибудь притон оскорбит мой вкус, сразу прикрою.
– Кому что, – фыркнул Хантре.
– А может, я издам указ, запрещающий притоны… Чтобы ляранским подданным было, что нарушать. С запретами интересней, ты согласен? К тому же в других мирах я не раз замечал, что вседозволенность создает почву для вульгаризации порока, а этого я одобрить не могу.
Дворец окружал внушительных размеров пустырь, которому предстояло стать парком с цветниками и фонтанами. По другую сторону княжеской резиденции зеленели кофейные плантации, сверкало водохранилище, играла на солнце краденая река Шеханья – Тейзург в буквальном смысле увел ее с прежнего места, изменив русло с помощью магии, так что соседям, мерзавцы они там или нет, и впрямь любить его не за что.
На юге простирались до горизонта желтые дюны, лишенные всякой поросли – словно печальная протяжная мелодия на одной ноте обрела материальное воплощение и притворяется пейзажем.
Туда и направились. Венша то отставала, то забегала вперед, шелестя покрывалами. Она вела себя, как маленькая девочка или охваченная беспокойством слабоумная, но Хантре чувствовал, что это вовсе не ребенок, и назвать ее душевнобольной было бы ошибкой.
– Кто она такая? – спросил он шепотом, когда лестно отрекомендованная придворная дама сломя голову умчалась к пальмам, которые купались в золотом зное, растянувшись вереницей, будто уходящий в пески караван.
– Не догадался? Впрочем, ты ведь подобных ей еще не видел…
Тейзург умолк, но когда их спутница вернулась, продолжил:
– Она носит закрытую одежду и вуаль, чтобы не пугать остальную дворцовую прислугу, но те все равно ее боятся… Хотя она очень милая.
Венша в это время что-то с хрустом жевала, непринужденно мотая туда-сюда свисающими почти до щиколоток рукавами – бледно-голубыми, с вышитыми фиолетовым шелком бабочками.
– Венша, я в виде исключения снимаю запрет, – ухмыльнулся Эдмар. – Разрешаю тебе напугать его.
Когда она выпросталась из своих шелков – торопливо, словно ликуя от внезапной свободы – Хантре невольно вздрогнул, пусть и был готов к чему-то в этом роде.
Вместо волос – копна жесткой олосохарской травы, иные стебли колосились, на некоторых желтели мелкие невзрачные цветочки. Часть этой растительной шевелюры была собрана по бокам в два пучка, перевитых тесемками с золотой нитью.
В следующий момент взгляд Хантре сфокусировался на маленьком остроскулом личике, похожем на обтянутый кожей череп. Валившиеся щеки, безгубый рот, глаза-щелки – и как будто сквозит в этих щелках мутная вода, упокоившая не одного утопленника. Хрящеватые уши с заостренными кончиками выглядели хищно, и в каждом висело по несколько сережек – с драгоценными камнями, с лакированными жуками, с оправленными в золото человеческими зубами.
Собственные зубы у нее были треугольные, острые – Венша показала их, улыбнувшись до ушей, отчего ее лицо сразу потеряло сходство с хрупкой высохшей мумией. На такие гримасы никакая мумия не способна. К подбородку под нижней губой прилипло отливающее бронзой надкрылье какого-то насекомого.
Она была ужасающе худа: кожа да кости. Сейчас на ней осталась лишь короткая просвечивающая туника, к которой было пришито несколько мертвых стрекоз с растопыренными слюдяными крыльями. Под прозрачной тканью виднелись ребра и зеленоватые соски небольших отвислых грудей – словно пятна лишайника.
Крупные кисти тонких, как плети, рук свисали ниже колен, зато когти украшал полосатый красно-золотой маникюр. Ступни узкие, но вдвое длиннее человеческих, Венша их продемонстрировала, сбросив сафьяновые башмаки с завязками. Когти на ногах тоже были покрыты ярким лаком.
–Ты амуши? – заворожено глядя на нее, произнес Хантре.
– А разве у тебя есть и другие догадки?
Голос высокий и тонкий – как будто она кривляется и кого-то передразнивает, но на самом деле у всех амуши такие голоса.
– Ты свободна, – сказал Тейзург. – Понадобишься – позову.
Венша сложилась пополам в поклоне, из ее травяной шевелюры при этом выпорхнул мотылек, усевшийся господину на рукав. Потом она свернула свою одежду в узел, проворно зарыла в песок и понеслась прочь, высоко вскидывая тонкие ноги – словно отпущенное на волю огородное пугало. При этом она двигалась на свой лад грациозно, никто не назвал бы ее нескладной, особенно после того, как Венша, не замедляя бега, прошлась «колесом» не хуже заправского циркового акробата.
– А если из города заметят? Или без разницы?
– Морок невидимости, усиленный моим заклинанием, так что ее даже из магов далеко не всякий разглядит. Для стороннего наблюдателя мы с тобой отправились на прогулку вдвоем. Во дворце и в городе Венша иногда ходит без морока, но в зачарованной одежде, которая скрывает ее истинные пропорции. Люди не замечают, что у нее руки слишком длинные и ступни великоваты, и все равно большинство рядом с ней нервничает.
– Чаще она невидимка? Идеальный шпион?
– В том числе это.
Маленькая голенастая фигурка устремилась в сторону зеленого массива плантаций.
– Так я и думал, – хмыкнул Эдмар. – На свидание побежала. У всякой уважающей себя придворной дамы должен быть любовник.
После короткой паузы он рассмеялся:
– Видел бы ты со стороны, какое оторопелое у тебя лицо! Честно говоря, меня тоже переспать с ней не тянет. Амуши иногда вступают в сношения с людьми, отчего рождаются полукровки, но там обычно идет в ход или принуждение, или чары, я запретил Венше развлекаться таким образом на территории Ляраны. Любовника она завела из демонов Хиалы, которые сторожат мои кофейные деревья. Может, даже не одного… Для амуши такие связи не опасны.
Венша издали напоминала мотылька вроде тех, что прятались в ее травяных космах.

Хочется знать, какой станет Лярана, созданная Тейзургом для себя, увидит ли он это, будет ли город зависим от воли князя в той степени, о которой он думает сейчас... последнее - вряд ли. Предчувствую, что читать о Ляране будет очень интересно Про остальное даже не говорю: это само собой разумеется

Мара, я до сих пор не планировала что-то писать про Лярану - поговорили и поговорили, и всё - но сейчас самой интересно стало, после твоего комментария... Может, потом что-то и напишется!  

Про песчанницу
(Отрывок из 6-й главы "Крысиного Вора")

   Глаза ее были как два лунных камня. Переливчатые, разница между радужкой и белком почти незаметна, да еще с вертикальными зрачками. Волосы словно драгоценный золотистый шелк – или сгустившийся солнечный свет, они ниспадали до тонких щиколоток совершенной формы и могли бы заменить ей плащ. Кожа как будто светилась изнутри. Черты лица безупречно правильные, выражение холодноватое, равнодушное. Королева пустыни. Она разменяла то ли десятую, то ли одиннадцатую сотню лет. Звали ее Мавгис.
   – Песчанницы, как и пласохи, научаются людской речи не сразу, между собой они объясняются жестами и танцевальными движениями, этого им хватает, – объяснил своим подопечным Чавдо Мулмонг, довольно оглаживая умащенную недорогими благовониями бородку. – Молоденькие двух слов связать не могут. Если у песчанницы есть имя – это значит, что она уже долго живет на свете. Когда приедут люди заказчика, будьте начеку. Прохиндеи, каких поискать. Способны на любую гнусность, от недоплаты до попытки сдать вас тем, кто посулил награду за ваши головы.
   «Награду-то обещали за тебя, а не за нас», – мысленно поправил Куду.
   Когда они узнали, что ларвезийские власти объявили в розыск их благодетеля – причем много лет уже ищут – и то, и другое не сильно их удивило.
   Песчанница сидела в углу на грязной циновке, подобрав под себя ноги, изящная и неподвижная. Словно мраморная статуя, закутанная в тряпье. На нее надели поношенное платье, роскошные мерцающие волосы заплели и спрятали под платком. Также платок скрывал испещренный рунами ошейник из позеленелой бронзы – по словам Чавдо, старинная работа, сейчас таких не делают. Без этого ошейника пленница давно бы уже утекла, как песок сквозь пальцы.
   – На, поешь, Мавгис, – Вабито поставил перед ней кружку с овечьей кровью. – Ничего плохого с тобой не случится. Будешь танцевать для флидского феодала и жить во дворце.
   Он успокаивал ее не из жалости: надо, чтобы она не зачахла в неволе раньше времени – ведь тогда за нее ничего не выручишь.
   – Сам пей холодную кровь, – голос у нее был негромкий и хрипловатый, совсем не чарующий. – Не нужен Мавгис людской дворец. Великие пески лучше. Мавгис не почитает вашу царицу Лорму, глупую злую вурвану. Мавгис прекрасней, чем Лорма, за что мне ее чтить? Лорма плохо танцует, за что ее чтить?
   Она говорила о себе то в первом лице, то в третьем. Изловили ее с помощью самой Лормы для старого флидского вельможи, который надеялся, что танец песчанницы вернет ему мужскую силу. Для этого годилась не всякая песчанница, но Мавгис слыла одной из тех, чьи танцы наполнены неодолимой колдовской силой.
   Каждый из троих ощутил это на себе: словно там, где все давно засохло и умерло, что-то слабо шевельнулось... Это пугало, это загоняло в замешательство, и хотелось поскорее сбыть ее с рук. Пусть она для них не танцевала, но в каждом ее скользящем шаге, в каждом плавном жесте сквозило волшебство, которое сладко кружило голову, манило за собой туда, где возможно все, чего ты хочешь, и нет никаких запретов… То-то Чавдо Мулмонг с утра пораньше сбежал в непотребное заведение, поручив им сторожить «товар». Что же тогда будет, если она станцует?..
   Посланцы заказчика прибыли в городок несколько дней спустя. Чавдо им на глаза не показывался. Флида – колония Ларвезы, а Светлейшая Ложа за живого или мертвого Мулмонга готова заплатить не меньше, чем дряхлеющий сурийский феодал за Мавгис.
   Покончив с этой сделкой, трое учеников Унбарха отправились со своим провожатым к морю. Им предстояло добраться до Сиянских островов, чтобы найти там золотой обруч из Наследия Заввы.